Онкология - первая ласточка?

На прошлой неделе эмоционально и не без взаимных упреков говорили про медицину. Поводом для разборок на самом верху стало решение Министерства здравоохранения сократить тарифы на лечение онкологии на 20 процентов.

Есть две версии произошедшего. Официальная: онкологические диспансеры искусственно увеличивали количество госпитализаций, деньги из фонда соцмедстрахования получали, но не тратили. Таким образом, на их счетах скопилось 32 млрд тенге. Минздрав сократил тарифы, чтобы прекратить разбазаривание средств фонда. Вторая версия кулуарная: тарифы изначально искусственно завысили, онкодиспансеры на этом зарабатывали и распоряжались деньгами по своему усмотрению. Сейчас эту лавочку пытаются прикрыть.

Шум, который поднялся вокруг сферы здравоохранения в последние пару месяцев, лишь вершина айсберга. Мы попытаемся разобраться в том, что на самом деле происходит, вместе с врачами и менеджерами здравоохранения. Первое интервью на эту тему с независимым медицинским экспертом Данияром КАЛИЕВЫМ.

- На ваш взгляд, что на самом деле произошло в истории с сокращением тарифов на онкологию?

- В 2022 году, когда министром здравоохранения была Ажар ГИНИЯТ, тарифы на лечение онкологических заболеваний искусственно увеличили в три раза. Я не знаю, какими были мотивы, в этом нужно разбираться. Халатность? Ошибка? Благие намерения из серии “хотели как лучше”? Заинтересованность? Очевидно другое: само по себе увеличение тарифов никак не повлияло на качество медицинской помощи. Вы можете хоть миллиард тенге выделить на лечение одного пациента, но пока эти деньги не наполнят новым содержанием, эффект останется нулевым.

- Поясните, что значит “наполнить деньги новым содержанием”.

- В Казахстане два флагмана, два методологических центра, с подачи которых работает вся онкологическая служба в стране, — Казахский НИИ онкологии и радиологии в Алматы и Национальный научный онкологический центр в Астане, плюс областные онкодиспансеры в каждом регионе.

Онкологи, получившие за счёт увеличения тарифов немаленькие дополнительные средства, должны были качественно и глубоко пересмотреть протоколы диагностики и лечения, про­анализировать, действительно ли нашим гражданам доступны современные химиопрепараты, кардинально изменить подходы к сервису и т. д.

Поскольку я работаю в системе здравоохранения, ко мне обращаются родственники, знакомые, знакомые знакомых по всем вопросам, связанным с медициной, в том числе и с онкологией. Я вижу, что рядовой человек, столкнувшийся с онкологическим диагнозом, не в состоянии получить качественную помощь без внешней поддержки. Приходится звонить, подсказывать, просить, где-то ускорять, и все равно процесс остается небыстрым и непростым. А что говорить о тех, у кого нет связей среди врачей?

Раньше проблемы онкологической службы оправдывали недофинансированием, и оно действительно было. Но сейчас, когда сферу залили деньгами, этот аргумент уже не кажется состоятельным. Организаторы онкологической службы, в первую очередь руководители двух главных центров, которые я назвал, должны были инициировать реформы. Но они этого не сделали.

- Разве проводить реформы должны сами онкологи? Не Минздрав?

- Конечно онкологи. Они не только лечат, но и разрабатывают методологию всех процессов, которые происходят в этой сфере. Минздрав своё дело сделал — дал деньги. Но протоколы лечения и диагностики, штаты клиник, сервис и обслуживание пациентов остались прежними — выросли только тарифы. Деньги, полученные за счёт этого, постепенно скапливались.

Например, пациенту как раньше, так и сейчас назначают три капельницы. Их фактическая стоимость не изменилась, но по тарифу клиники получают за них втрое больше денег — разница остается на счетах онкоцентров.

- Как эти деньги тратили?

- Здесь разные сценарии, все зависит от чистоплотности первого руководителя. Одни боялись их трогать — копили. В многопрофильных больницах, где онкослужба соседствует с другими отделениями, их могли тратить на потребности вне онкологической помощи. Где-то начали приворовывать.

- Минздрав заявил, что на счетах онкоцентров скопилось 32 миллиарда тенге. Их можно вернуть в фонд медстрахования? Такие механизмы есть?

- Деньги никуда не пропадут, их выявили, зафиксировали и однозначно вернут в фонд. Найдут подходящий способ сделать это. Если есть факты недобросовестного использования этих средств, передадут материалы в правоохранительные органы. Думаю, Минздрав будет действовать таким образом, точечно. Важно, что система не пострадает.

Насколько я понимаю, первая задача, которую поставили перед новым министром Акмарал АЛЬНАЗАРОВОЙ, — оптимизировать национальный бюджет здравоохранения. Денег в отрасли стало больше, а на качестве медпомощи это не отражается. Почему? Эксперты провели анализ и первую протечку обнаружили в сфере онкологии. Министр поток ненужных трат остановила. В этом смысле я её поддерживаю. Она исправляет ошибку (если это была ошибка) своей предшественницы. А шумиху, очевидно, подняли руководители онкодиспансеров — они теряют источник обогащения.

- В Минздраве ведут себя очень осторожно: не называют вещи своими именами, прямо не говорят, что тарифы искусственно завысили. Боятся скандала?

- Конечно, боятся скандала, здесь все как обычно. Я могу понять Минздрав: если сейчас начать махать шашкой, обострять, работу по оптимизации расходов могут вовсе свернуть. Им уже начали бить по рукам. Приходится лавировать, подбирать обтекаемые формулировки.

Решение непопулярное, оно, как я упомянул, вызывает раздражение у главных врачей онкоцентров (они люди со связями), фармацевтическое лобби недовольно. Все видели, что уже пошли гневные выступления в парламенте, в соцсетях. Это можно пережить, главное сейчас — понять, как изменить онкослужбу, чтобы люди начали получать более качественную помощь.

Да, не все идеально, но Казахстан закупает современные препараты, аппараты для диагностики, проводит скрининги, готовит, в том числе за рубежом, врачей и т. д. Есть все слагаемые для результата, но нет результата.

- Почему?

- Онкология — исторически закрытая, непрозрачная и плохо управляемая служба. И в какой-то мере врачи манипулируют общественным мнением: нам не дали препараты, оборудование — мы не можем работать! На самом деле узким местом этой системы являются сами онкологи — они, как я говорил, методологи процесса, и в их силах все изменить.

Для стран со средним уровнем дохода, к которым относится и Казахстан, характерен высокий уровень онкологических заболеваний: примерно 300-400 человек на 100 000 населения. В Казахстане этот показатель составляет 180-200 человек на 100 000 населения. Люди меньше болеют? Нет! Хуже выявляют, и граждане умирают вроде как по другим причинам. Тогда вопрос: почему у врачей поликлиник до сих пор нет онкологической настороженности? Почему они не обу­чены достаточно качественно выявлять больных? Это один из моментов, а их — множество. У нас в первую очередь занимаются покупкой оборудования и химиопрепаратов, а нужно менять работу самой системы в этой сфере.

- Наверняка не только в онкологии завышены тарифы: ждать продолжения истории с урезанием бюджетов в других медицинских сферах?

- Не знаю, как будет действовать Минздрав, но не исключаю такой сценарий. За последние годы внутри системы здравоохранения было реализовано уж очень много интересов отдельных групп. Онкология далеко не первая. В частности, считаю, у нас раздут бюджет стационарной помощи: много коек, услуг, тарифы высокие. Хотя деньги всегда выгоднее тратить на профилактику, на первичную медико-санитарную помощь — на наши поликлиники.

А что поликлиники? Их много, никто их главных врачей, тем более обычных участковых, не знает, в Минздрав и в парламент они не вхожи. Кто лоббирует высокие тарифы на свои услуги? Главврачи, которые вхожи в высокие кабинеты, звезды в профессии. В стационарах — хирурги в прошлом или настоящем. И таких сфер, где можно провести оптимизацию, немало.

- Я правильно понимаю: вы тоже считаете, что сокращение финансирования онкологии никак не отразится на пациентах? Ровно это обещают в Минздраве.

- Не отразится. После увеличения тарифов в работе онкоцентров ничего не изменилось ни в худшую, ни в лучшую сторону. В этом и состоит проблема. Денег с внедрением института обязательного соцмедстрахования стало больше. Нужно думать, как их правильно потратить, чтобы улучшить онкологическую службу.

Оксана АКУЛОВА, фото Веры ОСТАНКОВОЙ, Алматы