Непростая жизнь одной песни. «Қарағым-ай» стала учебным пособием для многих вокалистов

Непростая жизнь одной песни. «Қарағым-ай» стала учебным пособием для многих вокалистов


Эта песня, написанная Кенесом Дуйсекеевым на слова Шомишбая Сариева, в исполнении Димаша Кудайбергена стала лучшей пропагандой казахского языка и культуры.

« Қарағым-ай » знают на всех континентах. По словам российского музыковеда Дмитрия Лебедева, «есть ощущение, что Димаш поставил глобальную цель – вывести казахскую музыку на международный уровень и прославить ее». Что касается пес­ни « Қарағым-ай », то она, по его мнению, классический образец того, как надо исполнять му­зыкальные произведения.

«Его интерпретация этой пес­ни – это учебное пособие для всех, кто занимается вокалом, – утверждает музыковед. – Он великолепно использует резонаторы. Иногда звучит одна нота, он её тянет, и можно слышать вибрато, а потом подключается где-то головной резонатор, но где-то отключается грудной. Также он использует огромное количество технических приемов. Особенно йодль – пение без слов, с характерным быстрым переключением голосовых регистров, то есть с чередованием грудных и фальцетных звуков, где слышится даже интонация плача. Но мы не задумываемся над этими приёмами, а просто получаем наслаждение».

А теперь немного истории.

«Қарағым-ай» появилась на свет 28 лет назад. Казалось бы, прошло совсем немного времени – до 90-х рукой подать. Композитора Кенеса Дуйсекеева не стало в 2020-м, через год ушел поэт Шомишбай Сариев, но их гениальное творение уже успело обрасти легендами.

Впервые на большой сцене Дворца Республики в новогоднем шоу «Тамаша» в начале января 1996 года её исполнил Сулеймен Ибрагимов. Через нес­колько месяцев её пел Нурлан Онербаев, а 21-летний Димаш Кудайберген спел «Қарағым-ай», когда Кенес Дуйсекеев отмечал в январе 2016 года свой 70-летний юбилей. Причём, как говорят, поэт и композитор не сразу дали согласие на исполнение их шедевра молодому, ещё неизвестному певцу.

Есть несколько версий, кому посвящена эта песня. Кенес Дуйсекеев, если верить публикациям в Интернете, утверждал, что он посвятил «Қарағым-ай» рано ушедшим из жизни отцу и сестре: «Если бы мои отец и сестра были живы, то, когда моя сестра нашла бы своего избранника и была на пороге больших изменений в своей жизни, мой отец благословил бы и спел ей эту песню». Сочинив музыку, композитор попросил поэта Шомишбая Сариева написать слова к ней. Так, мол, заветная мысль сошлась с темой стихотворения.

Совсем другую версию соцсети предлагают относительно слов песни. «Песню он (поэт Шомишбай Сариев) хотел посвятить своей дочери, которая выходила замуж. Отец вложил в текст свои переживания и мысли о том, как сложится жизнь дочери с её избранником, что её впереди ожидает. Поэт попросил своего друга, известного композитора Кенеса Дуйсекеева написать музыку. Композитор пишет музыку к песне, вспоминает свою единственную сестру, которая, не успев выйти замуж, умерла в 19-летнем возрасте. Представляете, какие чувства испытывал бы отец, если выдавал бы её замуж?! Поэтому песня получилась не только о дочери поэта, которая выходит замуж, но и о сестре композитора, которая не дожила до своей свадьбы».

Несколько иную версию излагает живой свидетель тех событий, вдова поэта Жумагуль Сариева.

– Первый раз эту песню я услышала 8 марта 1996 года на свадьбе нашей дочери Шолпан, – рассказывает она. – Кенес Дуйсекеев, поздравляя молодых, решил спеть вместе с женой Баян их с Шомишбаем Сариевым новое произведение. «Эта песня для тебя, Шолпашка», – обращаясь к невесте, сказал композитор в присутствии многочисленных гостей.

Затем 15 апреля того же года песня прозвучала со сцены театра имени Ауэзова, где Шомишбай Сариев отмечал своё 50-летие, в исполнении Нурлана Онербаева. С того момента песня зажила самостоятельной жизнью: она ушла в народ и стала хитом.

– Да, эта песня впервые прозвучала на моей свадьбе, – подтверждает Шолпан Сариева, дочь поэта. – Среди гостей были поэты Туманбай Молдагалиев, Кадыр Мырзалиев, Ахат Жаксыбаев и, конечно, композитор Кенес Дуйсекеев. Есть видео, где он говорит, что посвящает их с отцом последнюю на тот момент песню «Қарағым-ай» мне. Этот подарок никого не удивил. Все знали, как трепетно отец относился ко мне. Он баловал меня при жизни так, что в те годы я шагала по жизни, не касаясь земли. Про «Қарағым-ай», где каж­дое слово дышит любовью, он говорил, что посвящает её мне.

А что касается исполнения, то кто бы её ни пел, пусть это даже будут непрофессиональные музыканты, а просто люди, которые собрались за одним столом, меня это радует. Значит, народ её любит. Слова «Парақтап жинасаң, бар ғұмырың бір сүйген күніңе-ай жете ме екен?» завораживают даже тех, кто слышит казахский язык впервые. Их примерный перевод звучит так: «Даже если собрать годы жизни моей по страницам, разве они сравнятся с одним днём твоей любви?»

Но мне кажется, что перевод будто бы и не нужен. Во-первых, теряется очарование казахского языка. Во-вторых, отец писал сердцем слова этой песни, поэтому они понятны всем. Ведь мир сейчас слушает и наслаждается ею именно на казахском языке. Отец, пытаясь достучаться словом до каждого сердца, переживал за судьбу родного языка, говорил, что язык исчезает не потому, что его не учат другие, а потому что на нём не говорят те, кто его знает, – рассказала Шолпан Сариева.

По её словам, отец, трепетно любя её и потакая всем капризам, был жестким и последовательным в одном вопросе: знание родного языка было законом и для неё, единственной дочери, и для двух сыновей, её братьев.

– В детский сад мы ходили в русский. Другого там, где мы жили, не было. Но дома говорили только на казахском, – продолжает Шолпан. – Каждое лето меня и братьев отец отвозил в Кызылординскую область, к своим родителям. Всех нас отдал в казахскую школу. В 70–80-е годы это было нелегко: казахские школы в Алматы можно было пересчитать на пальцах одной руки – 12-я, 86-я, 9-я, 2-я. И все они были интернатами. Такие, как мы, были приходящими-уходящими. В каждом классе было максимум пять городских, а все остальные – дети животноводов.

Скажу честно: в те годы, на которые пришлись мои детство и юность, в Алматы совсем не было языковой среды на казахском, поэтому почти все казахи-алматинцы не знали родного языка. Мне повезло родиться в семье казахского поэта, а слово отца, интеллигентного, негромкого человека, было законом. В доме у нас принято было говорить на родном языке. Потом это перешло и на внуков: отец делал вид, что не понимает их, когда те пытались заговорить с ним на русском. Плюс школа. Учительница казахского языка и литературы Калима-апай в средних классах оставляла меня после уроков на дополнительные занятия. «Другим простительно, а тебе – нет, ты дочь казахского поэта», – говорила она. Я обижалась, мне хотелось домой, в горле стоял ком, готовый вылиться слезами, но перечить не смела. Зато теперь я ей благодарна, – заключает Шолпан Сариева. – По первому образованию я специалист по казахской литературе и языку – окончила казахское отделение филфака КазГУ. Думаю, отец был доволен. Никто не мог его упрекнуть, что его дети и внуки не знают родного языка.